«Носферату» Роберта Эггерса — фильм, который я старалась полюбить всеми силами (и фибрами темной части души), но по итогу он вызвал уважение и просто понравился. Возможно, потому что… опоздал.
Сразу с небольшого отступления — я большая поклонница романа Брэма Стокера «Дракула», считаю его эталоном готического романа, очень злободневным и нужным на тот момент в культурном и социальном аспекте. Очень нравится фильм Фрэнсиса Форда Копполы «Дракула Брэма Стокера», преклоняюсь перед «Носферату: симфония ужаса» (1922) Фридриха Мурнау и «Носферату — призрак ночи» (1978) Вернера Херцога. Роберт Эггерс — огромный поклонник всего этого тоже, он не скрывает этого, а, наоборот, бережно показывает и передирает все лучшее от своих предшественников (да и снимает в тех же местах), о плагиате и речь быть не может, только дань и художественные отсылки. Он — талантливейший визионер, его работа узнается из тысячи, а Джанин Блашке, бессменный оператор, вновь достигает неописуемых высот. О визуале «Носферату» хочется писать поэмы, настолько искусно он сделан: каждая готическая деталь, таинственные природа и фольклор Карпат, композиция кадра, игра света и теней, развороты и охват на 180 градусов погружают в тревожно-живописный и пастельно-матовый мир с первых секунд. В дополнение к гениальной работе камеры глаз радуется стильным викторианским костюмам, выдержанный в духе эпохи, и гриму, которым в сезоне практически нет равных. Ко всему прочему, работа со звуком создает этот мир агонии в 3D без использования самого 3D.
Безусловно, украшением готической феерии декораций становится каст, и хочется говорить почти о каждом. Николас Холт — истинная звезда сезона и ведет историю «Носферату», являясь ее уверенной опорой. Его Томас Хаттер одновременно и трогательный, и жуткий, и отчаявшийся, и полный решимости. Время от времени бразды у Николаса забирает Лили-Роуз Депп, Элен Хаттер, которая, хоть и заметно хромает, стараясь воссоздать британский акцент, на контрасте со своими коллегами-британцами, очень убедительно выдает приступы одержимости, вдохновившись культовой ролью Изабель Аджани, и владеет эмоциональным диапазоном, как никогда ранее. Она попадает своим образом в дух столетия, и их ансамбль с Николсам Холтом полон химии. На их фоне пара Аарон Тейлор-Джонсон и Эмма Коррин, супруги Хардинг, кажутся не такими яркими, но все же вполне вписывающимися в эпоху и выполняющими роль связующего звена. Уиллем Дефо и Саймон Макберни упражняются в безумии, каждый по своему и вносят неповторимый шарм своими эпизодическими, но важными ролями. И, безусловно, главной дивой раскрывается никогда ранее невиданный таким Билл Скарсгард, сам граф Орлок, абсолютно неузнаваемый за тоннами пластического грима, устрашающий в своем едва уловимом из-за игры теней образе, вырывающим душу глазами и голосом, про который не хочется спойлерить, а лишь сказать, что это фантастический труд. Без его графа, пусть и небольшого его количества, фильм бы дарил не такие ощущения. Когда Орлока в кадре нет, его невидимое присутствие не становится меньше.
А теперь про «начинку». Во время просмотра не отпускало ощущение «зачем»: история знакома до боли от корки до корки и в нее не привнесено ничего нового. Ничего, что могло бы хоть как-то иначе откликнуться у современного искушенного зрителя. И в какие-то моменты четко осознавалось, что форма превалирует над содержанием. Один из главных идеологических «месседжей» о природе зла, откуда оно исходит, был выдан как тизер во второй части фильма, но раскрытия не последовало. Темы одиночества, вожделения, психологической травмы и меланхолии шли лейтмотивом истории, но обрубались, как лихорадочные сны, и сценарий «проседал». А в те моменты, когда безумие, казалось бы, должно было брать верх («Маяк», Роберт, мы знаем, как ты умеешь!), этого отрыва не хватало. Вампир Эггерса кусал без зубов. До всеобъемлющего ужаса и опустошения всегда оставалось каких-то пару шагов: отсюда чувство незавершенности и неудовлетворенности периодически возникало на кульминационных сценах.
Фильм Эггерса вышел настоящим замком графа Орлока — он такой же мрачный, таинственный, полный отчаяния и боли, все такой же манящий, но внутри — холодный, пустой и навечно отчужденный.
Взойдет солнце, прокричит петух, мы проснемся и после ночного кошмара останется лишь легкое послевкусие.
Взойдет солнце, прокричит петух, мы проснемся и после ночного кошмара останется лишь легкое послевкусие.
P.S. Я благодарна Эггерсу, что в мире киноиндустрии, где так много «пластика», он всё же создает что-то настоящее, в лесах Трансильвании и с отрядами живых крыс, по большой любви. Пусть такая возможность будет у каждого.
